Интернет-вестник Пермского краевого отделения Союза журналистов России

Поделиться
Отправить

Владимир Соловьёв: Как будто вся моя предыдущая жизнь и карьера готовили меня к этой работе

— Владимир Геннадиевич, по истечении 100 дней принято подводить итоги сделанного. Представим себе, что в ноябре прошлого года вам предложили возглавить большой колхоз. Что вы успели за это время сделать как председатель? Какие-то поля пересеяли, какие-то перепахали и засеяли новыми, более эффективными культурами, от каких-то и вовсе отказались?

— Главное, что удалось понять за эти дни: работа на таком посту – единственная в своем роде, и ей нигде не учат, поэтому все ее премудрости приходится постигать на ходу. Конечно, Всеволод Леонидович (Богданов, экс-председатель СЖР – ред.), много чего мне рассказал из своего опыта и сейчас продолжает подсказывать. Но объём свалившейся на меня работы я реально представить не мог. Были даже моменты, когда опускались руки. И всё же находил силы, чтобы справиться с таким настроением. Да и команда, которую я успел подобрать, здорово мне помогает.
Все эти дни мы работали с утра до вечера, часто без обеда, забывая о личных делах. Нужно было решить огромное количество хозяйственных и кадровых вопросов. Состоялось большое количество встреч и переговоров с представителями различных организаций и даже руководства страны на достаточно высоком уровне. О некоторых встречах я даже вам не скажу, чтоб не сглазить, ибо это некий задел на будущее.

— Знаю, что вы участвовали во встрече президента Владимира Путина с главными редакторами ведущих российских СМИ. В чем её особенность?

— На той встрече я поставил перед главой государства вопрос о необходимости учредить, наконец, в стране звание Заслуженный журналист России, и президент эту идею поддержал. Хотя несколько известных коллег, в том числе Владимир Познер, заявили, что «это не нужно». Может быть, таким, как он, мэтрам, это и не нужно, но для очень и очень многих наших коллег, особенно в регионах, это и важно, и нужно.

— В подобных случаях всегда интересны детали. Свой вопрос вам удалось задать президенту с глазу на глаз?

— Нет, я задал его с места. А после официальной части Путин ещё пару часов говорил с руководителями СМИ за закрытыми дверями, после чего участникам встречи раздали бокалы с шампанским, и Владимир Владимирович чокнулся с каждым, а мне сказал даже несколько добрых слов.

— Каких именно?

— Пусть это останется маленьким секретом. Во всяком случае – пока. Замечу только, что я ощутил уверенную поддержку. Очень надеюсь, что и в дальнейшем у меня будут хорошие контакты с руководством страны.

А последовавшая вскоре встреча с министром культуры Мединским принесла какие-то результаты?

 

 

— Не какие-то, а весьма ощутимые. Мы обсудили с Владимиром Ростиславовичем решение другой немаловажной проблемы с целью повысить статус журналиста, о чём я также говорил на съезде. Речь идёт о том, чтобы разрешить обладателям пресс-карты — международной карточки журналиста бесплатно и без очереди посещать музеи и другие культурные учреждения на территории нашей страны. Сейчас эта процедура прорабатывается при участии Союза музеев РФ. Об этом же – о механизме оказания помощи и содействия обладателям международной карточки журналиста со стороны органов правопорядка – я планирую в самое ближайшее время поговорить с министром внутренних дел Владимиром Колокольцевым.

— О насыщенности этих 100 дней говорят и ваши многочисленные командировки…

— Да, их было немало, и все они оказались полезными в смысле формирования задела на будущее. Но я, пожалуй, остановлюсь на самых значимых. Весьма плодотворной оказалась недавняя поездка в Крым, где я встретился с главой республики Сергеем Аксёновым. В ходе нашей встречи мы обсудили возможности проведения медиафорумов и фестивалей в Крыму. А с губернатором Севастополя Дмитрием Овсянниковым сфокусировали своё внимание на взаимодействии СМИ с местной властью.
Эта тема, кстати, актуальна не только для Крыма. Так или иначе она всплывала всюду, где я за это время побывал, — в Твери, Калуге, Иванове, Коломне или в Грозном, который в последний раз я видел во время войны. Сейчас там небоскрёбы, фантастические мечети, мирная счастливая жизнь.

— Вы сказали «во время войны»…

— И это не ошибка. Я работал в Чечне военным корреспондентом, но к этому этапу моей биографии лучше вернуться чуть позже. Так вот, я увидел в Грозном совершенно невероятные перемены. Сейчас это европейский город. Работают магазины, рестораны. Никаких причин беспокоиться о безопасности нет и в помине. То есть изменилась республика кардинально…

— Идея провести в чеченской столице Международный журналистский форум родилась именно во время этой поездки?

— К необходимости организовать такой форум меня подвела встреча с коллегами из чеченских СМИ. В ходе диалога они обратили внимание на то, что наши западные коллеги не очень понимают, что происходит в Чечне, живут старыми стереотипами об этом субъекте Федерации. И у меня достаточно спонтанно родилась идея, которую я и высказал коллегам: давайте проведём в Грозном большой форум, привезем туда иностранных журналистов. Тем более что есть достойный повод – в октябре Грозному исполнится 200 лет. Республика готовится к этому событию, строит какой-то невероятный небоскрёб. А в дни, когда мы там были, у них открылся потрясающий горнолыжный курорт. Кто бы мог подумать еще совсем недавно, что в Чечню будут ездить отдыхать и кататься на лыжах!? Так что моя идея, можно сказать, родилась не на пустом месте. Пусть иностранные журналисты своими глазами посмотрят, чем живут сегодня Грозный и республика.
Тешу я себя и другой надеждой: может быть и глава республики, по примеру президента Путина, проведёт большую пресс-конференцию. Я думаю, такой шаг значительно поднимет имидж Чеченской республики в глазах международной общественности.
Кроме всего прочего, я провёл огромное количество встреч с представителями всех сегментов российских СМИ, после чего предложил секретариату СЖР провести отдельные конференции, каждая из которых была бы посвящена специфическим проблемам.
У печатных СМИ – это, прежде всего, распространение контента, вопросы отношений с Почтой России, сокращение киосков и, соответственно, тиража.
Электронные СМИ волнуют вопросы монопольного положения некоторых гигантов, типа Яндекса, что не даёт возможности в достаточной степени развиваться другим интернет-ресурсам.
Хватает проблем и у коллег, работающих на телевидении и радио. Достаточно сказать, что к концу года аналоговое телевидение начнут переводить в цифру, в связи с чем у наших коллег из регионов возникает масса вопросов, главный из которых: как попасть в третий мультиплекс.
Поэтому, я считаю, нужно обязательно устроить обсуждение самых болезненных для прессы вопросов с приглашением непосредственно тех, кто должен их решать. Причём, обсуждать это нужно регулярно, в том числе на таких больших форумах, как, например, фестиваль «Вся Россия».

— Кстати, говоря о форумах, вы ничего не сказали о традиционном Бале прессы. Февраль на исходе, а бала все нет…

— Мы решили перенести его на середину ноября – точная дата сейчас уточняется. Почему мы его перенесли? Во-первых, не хотелось делать всё с наскока, сразу после новогодних праздников, в суете президентских выборов. Во-вторых, мы решили совместить Бал прессы с празднованием 100-летия СЖР (датой основания Союза журналистов России принято считать 13 ноября 1918 года. – ред.). Очень надеюсь, что к тому времени, возможно, уже появится Указ президента об учреждении звания «Заслуженный журналист России», которым мы постараемся наградить лучших из лучших наших коллег. Будут также названы новые лауреаты премии «Золотое перо России», хотя на сей раз их количество, по сравнению с прошлыми годами, значительно уменьшится – это делается для того, чтобы высшая награда нашего сообщества не обесценивалась.
Наконец, открою вам «страшную» тайну — к 100-летию Союза журналистов будет изготовлена красивая юбилейная медаль и не менее красивый нагрудный значок с пером, которыми мы также собираемся наградить всех отличившихся коллег.
Ну, а про ежедневную «рутину» (возьмем это слово в кавычки) я и не говорю. Разрабатывается новый сайт СЖР. Идёт активная работа по защите журналистов и целых редакций на местах. Этими вопросами непосредственно занимается мой заместитель Алексей Вишневецкий. Приходится писать уйму писем и обращений губернаторам, прокурорам, в Верховный суд и т. д. Понятно, что эта, опять-таки рутинная работа невооружённым глазом не просматривается, потому что она не на виду, но она, поверьте, активно проводится, принося ощутимые результаты. И будет продолжаться дальше, да так, чтобы ни один случай плохого обращения к журналисту не остался в стороне.
Кстати, могу похвастаться ещё одним достижением, которое каждый из приходящих в офис СЖР журналистов сможет ощутить в буквальном смысле ногами. К маю наконец-то заработает лифт. Вроде бы мелочь, но из таких мелочей, в том числе бытовых, складывается ежедневная работа председателя.

— Вот слушаю вас, Владимир Геннадиевич, а самого так и тянет задать вопрос с подковыркой: Домжур-то наверняка остался в стороне от больших забот?

— Вы зря так думаете…

— Я ведь почему спросил? Люди моего возраста, а ветераны постарше – тем более, всегда с ностальгией вспоминают годы, когда Домжур служил им вторым домом, но при этом вынужденно отмечают, что сегодня он не тот…

— В Домжур пришёл новый директор — Вячеслав Умановский, у которого большие планы по возвращению этому особняку на Никитском старого доброго имени. В этом смысле я исключительно на стороне ветеранов. Ведь и сам в студенческие годы использовал любую возможность проскочить в Домжур с кем-то из бывалых и увидеть самого Евтушенко, потягивающего в ресторане коньячок или пиво. Помню, ещё на втором курсе я попал на творческий вечер Игоря Фесуненко, с которым чуть позже довелось работать на ТВ. Мы тогда смотрели на политобозревателей ЦТ, как на богов журналистики. Мне очень хочется вернуть это ощущение для студентов, чтобы они приходили в Домжур и общались с профессионалами, в том числе представителями зарубежных СМИ. Идея такая есть, и мы обязательно будем каким-то образом воплощать её в жизнь.
Вообще, что касается идей, то их очень много, и не только собственных. Нет такого дня, чтобы ко мне не заходили люди с идеями…

— Да, но мы-то с вами не о планах говорить собрались, а о сделанном за 100 дней. Так что вернемся, пожалуй, к нашим баранам. Слышал я, что чуть ли не лавинообразно поползло вверх количество вступающих в ряды СЖР. Это действительн, так?

— Ну, если не лавинообразно, как вы выразились, то, во всяком случае, эта кривая уверенно устремилась вверх. И не только, замечу, в регионах, но и в столице.

— А с чем это связано?

— Думаю, с тем, что люди увидели реальные перемены в Союзе, особенно по части повышения статуса нашей профессии. Кроме уже предпринятых шагов в данном направлении, назову ещё и обращение в Госдуму с предложением узаконить взаимоотношения СМИ и власти. Есть, скажем, предложения накладывать серьёзные штрафы на министерства и ведомства, предприятия и организации за отказ в аккредитации или в предоставлении информации, за затягивание процессов реагирования на критику. Тем самым повышается авторитет СМИ и эффективность журналистских выступлений.
Так что ответ на вечный вопрос «А зачем нужен Союз журналистов?» постепенно наполняется положительным содержанием. И мне очень приятно, что в мой адрес всё чаще стали раздаваться звонки от политобозревателей, комментаторов центральных телеканалов, работников ведущих агентств с пожеланием вступить в Союз.
Вообще, я должен заметить: чем больше времени проходит со дня моего избрания председателем СЖР, тем увереннее я себя ощущаю. Как будто вся моя предыдущая жизнь и журналистская карьера готовили меня к этой работе. Мне легко общаться, потому что я знаю людей, знаю проблемы, знаю, что говорить. Как-то так сложилось, что всё у меня к этому свелось каким-то странным образом.

— Хотя, замечу со своей стороны, большинство журналистской братии, представлявшей преимущественно печатные СМИ, встретили вас довольно прохладно, а иные из них – и вовсе, как чужака: телевизионщик, мол, не наш человек.

— На самом деле, я начинал с газеты, которая называлась «Знамя коммунизма». А моя первая публикация в ней состоялась, когда я учился в восьмом классе, у меня даже вырезки сохранились. В целом же мой журналистский стаж приближается к 40 годам. Толчком к этой профессии послужило серьёзное увлечение фотографией. Сначала я снимал школьные мероприятия, но однажды оказался на одном из общегородских праздников, возможно, это был День города, где каким-то образом пересекся с фотокорреспондентом местной газеты, который попросил посмотреть сделанные мной снимки. Так я впервые оказался в редакции, где меня очень приветливо встретили. Предложили стать рабкором, выдали удостоверение внештатного корреспондента. Сначала снимал фоторепортажи, затем стал писать к ним собственные тексты. И настолько проникся газетным духом, что уже к концу 10-го класса твердо решил избрать профессию журналиста, хотя мог стать директором ресторана.

— Шутите?

— Нисколько. Дело в том, что после школы я встал перед выбором: либо поступить в любой институт с военной кафедрой, дабы откосить от армии, либо пойти в армию и потом поступать через рабфак. Скажу больше: родственник моего ногинского соседа, работавший в Пищевом институте с военной кафедрой, стопроцентно гарантировал мне поступление в этот вуз. Тем не менее, я выбрал второй вариант, и нисколько сейчас не жалею. Ведь это была настоящая школа. А если учесть, что до армии я успел ещё и слесарем-сборщиком на Ногинском заводе монтажных приспособлений поработать, то это уже школа жизни получается.

— Может, подробнее про настоящую школу – армию, то бишь, расскажете?

— Сначала попал в «учебку» младших авиационных специалистов, расположенную в Совгавани, и параллельно помогал строить… БАМ. Разгружал и подтаскивал вместе с другими курсантами шпалы для этой легендарной магистрали, которая в Совгавани как раз выходит к океану.
Когда совсем недавно я оказался в Хабаровске, на Дальневосточном медиафоруме, невольно вспомнил 1980-е годы, когда я здесь служил.
Условия были жуткие. Там ведь казармы ещё от Гулага оставались. И климат был такой, что любая рана не заживает, пока оттуда не уедешь. Рядом с нами стоял дисбат, самый большой на Дальнем Востоке. И тех из нас, кто провинился, сажали туда на губу. Некоторых ребят оттуда приносили еле живых… Слава богу, основная часть моей службы, полтора года, прошла в более благоприятных в этом отношении местах — под Шкотово, что в Приморском крае, в отдельной авиационной эскадрильи. Она дислоцировалась в селе Новороссия и состояла, в основном, из фронтовых бомбардировщиков Ил-28, доживавших свои последние дни. Но мы всем видом изображали, что здесь стоит боеспособная часть, хотя на самом деле это был отвлекающий манёвр для Китая, отношения с которым в ту пору складывались не в лучшую сторону.
Но даже в этих суровых армейских условиях я не прерывал связи с прессой, писал заметки в газету Краснознаменного Дальневосточного округа «Суворовский натиск». До сих пор храню один из номеров, в котором половина страницы занята некрологом о смерти генсека Черненко, а вторая — моей передовицей «Готовим в небо самолеты».
Никогда не забуду, как однажды всю эскадрилью подняли по тревоге, построили на взлётно-посадочной полосе, и командир приказал мне выйти из строя. А когда я вышел и встал лицом к товарищам, он немного дрожащими руками вскрыл пакет и зачитал адресованное мне приветствие от начальника политуправления Дальневосточного военного округа по случаю награждения меня Почётной грамотой по случаю Дня печати за активную военкоровскую работу. Разумеется, эта грамота и опубликованные за два года службы заметки сыграли решающую роль при поступлении на рабфак факультета журналистики МГУ.

— Заранее прошу прощения, что следующий мой вопрос может оказаться для вас болезненным. Но я не могу его не задать, ибо он имеет прямое отношение к пройденной школе жизни. Она ведь началась у вас много раньше, когда в 35 лет умер отец, и вам, единственному мужчине в доме, пришлось его фактически заменить…

— Всё произошло, как это бывает, неожиданно. У отца, инженера по профессии, случился инфаркт. Я тогда учился то ли во втором, то ли в первом классе. Ощущения, конечно, ужасные. Дальше я рос уже под воспитанием дедушки по линии матери, Мефодия Александровича. Уникальный был человек! Он прошёл две войны — Финскую и Великую Отечественную. Три года провел в концлагере у финнов, но остался жив. Вернулся весь седой, а вскоре, что удивительно, опять… почернел.
Дожил до восьмого десятка, на свадьбе моей даже отгулял. И ушёл, когда я уже работал в «Вестях», они только-только тогда раскручивались…

— Самое время спросить: как вы вообще оказались на телевидении, ведь начинали вы с газеты?

— Так получилось, что, когда я ещё был студентом международного отделения журфака МГУ, возникла идея, чтобы известные журналисты-политобозреватели брали под своё крыло каких-то студентов, которым интересны их направления в работе, и давали какие-то задания, ну и дальше направляли их трудовую деятельность.
В этом смысле мне повезло: я попал к политобозревателю Центрального телевидения Александру Николаевичу Тихомирову. Он вёл тогда программу «Прожектор перестройки», ездил в своём знаменитом вагоне по всей стране. Я как мог ему помогал. Занимался расшифровкой записанных материалов, написанием каких-то текстов, ездил в командировки. И в итоге, когда я уже заканчивал университет, Тихомиров спросил: мол, что ты собираешься дальше делать? Я сказал, что хотел бы остаться на телевидении. Вот так, без всякого блата, я и оказался в Останкино.
По рекомендации Александра Николаевича я попал к Эдуарду Михайловичу Сагалаеву, в только что появившуюся Телевизионную службу новостей, которую в то время возглавлял замглавред Добродеев, и в которой начинали работать будущие легенды ТВ Татьяна Миткова, Александр Гурнов, Дмитрий и Евгений Кисилевы, Юрий Ростов.
Мне несказанно повезло оказаться в уникальной команде молодых и энергичных людей, которые стали делать новости, заметно отличавшиеся от официальных новостей программы «Время». Мы сутками пропадали на работе, придумывая всё новые и новые форматы. Нам тогда разрешали делать то, что никогда раньше телевизионным репортерам не разрешалось делать. Поэтому эту пору своего становления как профессионального телевизионщика я всегда вспоминаю с невиданной теплотой и щемящим чувством на сердце. Это была высочайшая школа телевизионной журналистики, за которой наблюдала вся страна, ведь ТСН тогда активно смотрели, это была очень рейтинговая на тот момент программа. Потом ТСН закрыли, и мы с коллегами ушли делать российское телевидение – Вести.
Мы тогда работали в очень жёстком режиме, когда приезжали со съёмки, записывались в очередь на монтаж и озвучку, поесть даже было некогда. Приходила очередь, показывали текст редактору, быстро озвучивались, монтировались, записывались и вперёд — на новое задание. И вот в таком режиме выдавали по два-три репортажа в день.
Когда мы просили у руководства хотя бы один день отдыха, на нас смотрели, как на преступников. Дай-то бог, чтобы в месяц мы отдыхали хотя бы один день! Это была работа на износ — жёсткая, но интересная.

— Вы побывали в 80 странах мира, намотав на условном спидометре тысячи и тысячи километров пути. Но остались, наверное, в памяти командировки, которые вам особенно дороги.

— В первых строчках этого списка, безусловно, поездки на краешек земли — в Арктику и Антарктиду. Они дороги мне не только и не столько потому, что приходилось работать в экстремальных условиях, а потому, что их результатом стали снятые в тех командировках фильмы, в том числе «Параллели шестого континента» и «Храм в Антарктиде».

— Храм среди вечных льдов и безжизненного пространства?

— Ну, не такого уж и безжизненного. К удивлению многих, считающих, что Антарктида вся покрыта льдом, ученые обнаружили там водоросли, грибы и лишайники. Если тенденция к повышению температуры на планете сохранится и дальше, то уже через 100 лет, как предполагают учёные, на шестом континенте начнут расти деревья.
Вообще, фильм «Храм в Антарктиде» — это летопись освоения шестого континента нашими полярниками. Что касается собственно храма святой Троицы, который занял своё место на станции «Беллинсгаузен», то он был построен для молитвы о всех погибших и умерших в этом месте нашей планеты. Уникальной истории его появления в Антарктиде в одноименном фильме уделено немало места. Картина создавалась более 10 лет и вобрала в себя множество интереснейших эпизодов, начиная от закладки храма в алтайском селе Кызыл-Озек и перевозки его перевозки до антарктической станции и заканчивая первым венчанием на макушке Земли.

— Но была ведь и работа в горячих точках в качестве военкора, в той же Югославии, например, где вы с Анатолием Кляном сменили погибших в сентябре 1991 года журналистов Гостелерадио Геннадия Куринного и Виктора Ногина.

— В Югославии я тоже оказался не случайно. Дело в том, что на международном отделении журфака я, кроме основного французского, учил сербский язык, который хорошо знала и моя мама, филолог по профессии. Свой диплом я писал на факультете политических наук Белградского университета. В это же время случай свёл меня с Виктором Ногиным. Как-то раз передал ему посылку из Москвы, он пригласил меня домой, познакомил с семьей, мы сдружились. Он стал брать меня с собой на съёмки, и я всё больше узнавал страну, которая к тому времени уже начала потихонечку разваливаться.
В общем, когда встал вопрос, кто заменит погибшего корреспондента, оказалось, что в тот момент ни на Первом канале, ни на «России» не было человека, который бы знал сербо-хорватский язык и ситуацию в стране лучше меня. Так в возрасте 26 лет я стал собкором Первого канала в Югославии, хотя, по сложившейся традиции, прежде чем утвердиться в такой должности, человек должен был пройти очень долгий и сложный путь проверок на вшивость. Сначала спецкор, потом ещё кто-то и только ближе к пенсии тебя назначали собкором.
Нам с Кляном, можно сказать, повезло: за семь лет работы бок о бок в Югославии, несмотря на командировки в район боевых действий между сербами и боснийцами, мы не попали ни в какие переплёты, хотя было немало случаев, когда мы в большей степени должны были погибнуть, чем остаться в живых, но Бог, как говорится, миловал. И снайперы в Сараево стреляли, и снаряды попадали в те места, с которых мы успевали сняться… Позже работали с Кляном и на чеченской войне, где нас тоже, что называется, пронесло. А вот в Донбассе Толя попал под обстрел, был смертельно ранен. Тяжело об этом вспоминать.

— Союз журналистов не менее горячая точка?

— Не то слово! Но на этом фронте хотя бы не стреляют (улыбается).

— Вернёмся к осени прошлого года, когда за месяц до назначенного внеочередного съезда СЖР его действующий председатель Всеволод Богданов выступил с заявлением, что готов сложить свои полномочия, а возглавить организацию предложил вам. Можно ли сказать, что заявление Богданова стало для вас неожиданностью?

— В определённой степени – да, хотя такой ход событий я, может быть, и предвидел. Мы достаточно давно знакомы с Всеволодом Леонидовичем, на протяжении многих лет участвуя, в том числе, в работе известного ялтинского телекинофорума «Вместе».
Поэтому все эти годы, насколько было возможно, я следил за тем, что происходит в Союзе.
В процессе общения на этих фестивалях мы достаточно много говорили со Всеволодом Леонидовичем и о том, что происходит в журналистском сообществе, и о том, что интересного можно ещё сделать. При этом председатель СЖР не раз предлагал непосредственно поучаствовать в деятельности Союза в ранге секретаря. Но я всегда был чрезвычайно перегружен основной работой на телеканале «Россия», и, конечно же, отнекивался. А когда летом 2017 года мой статус на ВГТРК несколько изменился, я понял, что, наверное, созрел для работы в новом качестве. Так я впервые оказался на фестивале журналистов «Вся Россия» в Дагомысе, во время которого Федеративный совет СЖР и кооптировал меня в Секретариат взамен одного из выбивших секретарей.
Что касается поступившего от Богданова предложения баллотироваться на пост председателя СЖР, то я, прежде чем дать согласие, несколько дней размышлял и, честно скажу, было над чем. У меня ведь на тот момент была достаточно спокойная работа, хорошая зарплата, а тут в очередной раз приходилось кардинально изменить практически всю жизнь.
Я стал изучать сложившуюся в Союзе ситуацию, посоветовался с коллегами и в итоге принял решение попытаться за это взяться.

— Скажите, Владимир Геннадиевич, тот факт, что вы шли на выборы «под грифом» кандидата от Богданова, не в обиду будь сказано, для вас имело принципиальное значение?

— Я бы сказал, это имело большое значение. Хотя бы потому, что Всеволод Леонидович — невероятно уважаемый в журналистском сообществе человек, на его авторитете все эти годы и держался Союз. В самые тяжёлые периоды истории ему удалось каким-то образом сохранить журналистскую организацию, не дать ей распасться, как это случилось в 1990-е годы с другими творческими коллективами. И я пообещал самому себе: если съезд изберёт меня на этот ответственный пост, я сделаю все, чтобы сохранить сложившиеся при Богданове традиции и вместе с тем развивать какие-то направления и форматы в духе нового времени. Так я и делаю.

— Много спорят о том, быть ли Союзу творческим образованием или профсоюзом. В этом вечном споре вы какую позицию занимаете?

— Я думаю, это должно быть, как говорят, пятьдесят на пятьдесят с явным, на мой взгляд, приоритетом в сторону защиты прав журналистов. В этом смысле нам следует пристальней присмотреться к опыту зарубежных коллег — как близких, европейских, так и дальних американских, к примеру.

— Только почему-то верится с трудом, что когда-нибудь в нашей стране будут уравновешены два непримиримых статуса в одном лице: с одной стороны, я — наёмный работник, служащий хозяину. С другой, я — свободный журналист, и пишу (снимаю, говорю) как велят мне сердце и этический кодекс, кодекс человеческой чести, если хотите.

— Есть такая проблема — проблема взаимоотношений с властью. Так было всегда и, к сожалению, будет завтра. Но каждый журналист, оказавшийся между молотом и наковальней, должен быть уверенным, что за спиной у него стоит организация, которая всегда его защитит. Но мы с вами должны понимать и другое: к сожалению, и среди наших коллег находится немало людей, для которых превыше всего не честность, совесть и справедливость, а материальное благополучие, которое они «поправляют» далеко не честным образом, предлагая так называемую «джинсу». Такие случаи подрывают авторитет нашей профессии, наводят тень на всё наше сообщество, и мы должны с этим бороться.

— Мой заключительный вопрос несколько выбивается из темы. Дружите ли вы со спортом, Владимир Геннадиевич, или предпочитаете обычную физкультуру?

— К сожалению, из-за большой занятости не имею возможности регулярно ходить ни в бассейн, ни в спортзал, хотя раньше очень серьёзно занимался виндсерфингом. Уходил, бывало, на доске за горизонт, а возвращался в сухой кепочке – значит ни разу не упал с доски, такое удаётся далеко не каждому . Сейчас поддерживать тонус мне очень помогают пешие прогулки. Во время таких хождений и дышится легко, и думается лучше.

Записал Леонид Арих

Источник